ПЕРЕВОД С ФРАНЦУЗСКОГО 

TRADUIT DU FRANCAIS : gorboffmemoires.wordpress.com Qui se souvient encore de Roubachef ?, mars 2017

   

 

Берлин, 2010 год. На выходе из Хоэншенхаузена, печально известной тюрьмы Штази, превращенной в музей, я увидила в книжном магазине музея Darkness at noon (1941) Артура Кестлера (1905-1983);  книга была переведена в 1989 году  на русский язык под заглавием Слепящая тьма. Впервые со времени моего приезда в этот раненый историей город, параллель между нацизмом и коммунизмом открыто проводилась в таком символическом месте, как тюрьма Штази.

Немцы не зря выдвигали весьма автобиографический труд Артура Кестлера, венгерского еврея, члена Коминтерна с 1931 по 1937 год, написанный в шоке от его разрыва с Москвой, тем более болезненного из-за  его полнейшей вовлеченности. Кестлер знал, что тюремное заключение, признания и казнь сталиниста Рубашова могли бы быть его собственными. Он также знал, что описание пережитых страданий является в своем роде терапией, и что, помимо исполнения « долга » свидетеля исторических событий, оно помогает ему сохранить внутреннее равновесие. «Я в мире с самим собой, потому что я свидетельствовал», – пишет Примо Леви, едва освободившись из лагеря.

Огромный успех Слепящей тьмы связан с датой появления книги (1941 год в Великобритании, 1945 во Франции): в то же время, в СССР свирепствуют террор и чистки, вскоре затменные победами Сталина. Во Франции всемогущая компартия немедленно вызывает свои войска (особенно прессу) для разоблачения «лжи» автора, и обвиняет «ренегата» в подрыве идеалов Великого Красного Зарева, пришедшего с Востока… невольно придавая тем самым неожиданную известность Слепящей тьме, тираж которой достигнет 200 000 экземпляров.

Слепящая тьма  – история самого Артура Кестлера и подведение итогов его коммунистических лет (1931-1937). Кестлер теряет веру в 1938 году в камере смертников тюрьмы Франко: он   впервые   слышит  крики заключенных и залпы тех казней, которые он сам  одобрял, будучи  в Партии. Как для всех бывших коммунистов, участвовавших, по его словам, «в этом гигантском маскараде», его реквизиция будет безжалостной.

1939 год. Едва освободившись, Артур Кестлер возвращается во Францию, но, как венгерский гражданин, попадает в категорию «нежеланных иностранцев»: французские власти помещают его в лагерь Верне, который  Кестлер сравнивает с нацистскими лагерями. В 1945 году в Земных подонках (La Lie de la terre) он описывает эту мрачную страницу истории Франции. Для проведения других сравнений нужно будет дождаться Давида Руссе и Александра Солженицына…В1940 году, после многих злоключений, Кестлер попадает в Англйскую тюрму (« первый класс » – пишет он) в ожидании бумаг, и начинает писать Darkness at noon  (название взято из поэмы Милтона).

С момента публикации Слепящей тьмы (1941 год) и до Архипелага ГУЛАГ (1974 год), за исключением нескольких свидетельств, вышедших ограниченным тиражом, ни одна публикация, осуждающая советскую диктатуру, не наносит серьезного ущерба герметически замкнутому бункеру бывшего Советского Союза. Тридцать лет молчания, которое сумел нарушить один только Артур Кестлер. Он был первым и даже единственным человеком, чей голос прозвучал на западе; стоит-ли добавлять, что до 1989 года (первый перевод Darkness at noon) голос этот ни разу не прозвучал в СССР. Жизнь и судьба этого почти забытого ныне писателя заслуживают  внимания.

Мне было двадцать лет, когда я прочла Слепящую тьму, которая, произведя на меня большое впечатление, укрепила мой семейный антикоммунизм. Что мы знали тогда об СССР, о тюрьмах, лагерях, ссылках, о заключении невинных людей и о коммунистах, готовых умереть во имя осуждающей их Партии? Солженицын и великая русская тюремная литература – Шаламов, Гроссман и другие – были еще  впереди.

Учитывая то, что нам известно сегодня, Артур Кестлер совершил подвиг. Некоторые фразы из Слепящей тьмы, как: ВСАВАЙ, ПРОКЛЯТЬЕМ ЗАКЛЕЙМЕННЫЙ, принадлежат коллективной памяти моего поколения. В ироническом контрапункте Интернационала, одна и та же неутомимо повторяющаяся ошибка – В С А В А Й, набитая обитателем камеры 406 на стене отделяющей его от камеры Рубашова, немедленно стала для нас, так же как  и «Все были равны, но кто-то был равнее» Джорджа Оруэлла (Скотный двор, 1945), своего рода кодом, опознавательным знаком разоблачителей советской диктатуры. Оруэлл дружил с Кестлером, они были близки. Сила их слов не угасла.

До Солженицына только три книги сумели пробить броню коммунистической пропаганды на западе :  Возвращение из СССР (1936) Андре Жида, осужденная интеллигентами и мало доступная широкой публике, и, пятнадцать лет спустя, Я избрал свободу (1947) советского перебежчика Виктора Кравченко (1905-1966)… Между ними (1945) – Слепящая тьма Кестлера.

Андре Жид (1869-1951) прибывает в Москву 17 июля 1936 года. Три дня спустя, в присутствии Сталина, он произносит на Красной площади похоронную речь Максима Горького. Возвращение из СССР (1936) вызывает гнев французских левых интеллигентов и  компатии, которая пытается ограничить  распространение книги, выкупая экземпляры. Андре  Жид  получит  Нобелевскую премию в 1947 году.

Виктор Кравченко (1905-1966) « выбирает свободу » в 1944 году;  eго книга – мировой успех. Близок к коммунистической партии, журнал « Les Lettres françaises » обвиняет его в дезинформации и  в том, что он агент ЦРУ. В 1949 году, Кравченко подает против него в суд, которий он выигрывает. Кравченко эмигрировает  в США, где где он умирает при невыясненных обстоятельствах. Нина Берберова, которая с ним дружила,  посвящает ему несколько страниц (Курсив мой, 1993)

Было бы желательно, чтобы живущие в бывших коммунистических странах читатели этого блога, а также поколения, выросшие в постоянном осуждении нацизма, но едва знающие, что означает коммунизм, нашли бы время прочесть Слепящую тьму… И, как мы когда-то, в восьмидесятых годах, после просмотра популярной литературной передачи «Апострофы» Бернара Пиво, побежали в ближайший книжный магазин  или подключились к интернету, чтобы купить эту написанную кровью книгу, как и другие книги тех, кто осмелился осуждать сталинскую диктатуру.

Потому что до появления Одного дня из жизни Ивана Денисовича (1962) и Архипелага Гулага (1974) Солженицына (которые, выйдя далеко за границы СССР, потрясут Советский Союз и весь мир), Запад, – свободный Запад – , долгие годы делился на тех, «…кто верит в небо и тех, кто в него не верит» (Арагон). Коммунистическая пропаганда подавляла голоса русских эмигрантов и тех, кто, осуждая диктатуру пролетариата, могли быть лишь «фашистами» (классическая диверсия, до сих пор актуальная), поскольку они мыслили по-другому.

Широко распространенные левой прессой свидетельства западных путешественников, совершавших паломничество в « Страну Советов » – членов КПФ, интеллигентов, преданных делу (Арагон, Мальро и др.), политиков (Эдуар Эррио в 1934 году писал об Украине:  «Урожай прекрасен; они не знают, куда девать хлеб!»  в то время как сознательно спровоцированный Сталином голод – Голодомор -уничтожил шесть миллионов людей (сегодня говорят о геноциде), подавляли свидетельства редких журналистов, рабочих и членов партии, осуждающих «великую ложь» коммунизма… «Словом, мы были во всех отношениях на стороне ангелов», пишет Кестлер.

Но вернемся назад: молодой Артур Кестлер хочет все видеть, все знать и мечтает стать журналистом. Он принадлежит категории открытых миру путешественников, таких как  Блез Сандрар, Жозеф Кессель, Ромен Гари… Eго друзья – cамые выдающиеся интеллигенты: Стефан Цвейг, Томас Манн, Йозеф Рот, Манес Шпербер, Раймон Арон, Вальтер Беньямин. «В случае чего, есть ли у вас что-нибудь, чтобы выйти из положения?» – спрашивает его Беньямин и дает ему половину своих таблеток морфина, чтобы покончить с собой в случае захвата немцами; Беньямин сам прибежит к этому способу кончины. Дружба – не пустое слово.

«Вшивый пес, превратившийся в модную звезду», – говорит о себе Кестлер… Успех Слепящей тьмы ставит его в центр всех полемик и общего внимания. Он выступает против смертной казни с Альбером Камю, встречается с Сартром и Бовуар (которые, после его исключения из партии, откажутся жать руку «этому предателю …агенту американского империализма».

Неверующий еврей, молодой Артур сжигает свою студенческую книжку, чтобы отправиться в Палестину, работает несколько месяцев в кибуце, разочаровывается, выживает как может в Сирии и становится наконец журналистом. В 1930 году он в Берлине, где наблюдает рост национал-социализма. Приверженность многих европейских интеллигентов к « родине угнетенных » ведут его путем «смеси балалаек, Достоевского и марксизма» к вступлению в немецкую компартию. Он хочет жить в СССР, но у Партии на него другие виды: «Ты будешь полезнее журналистом, скрывающим свои политические убеждения», – говорят ему. Твое место в Коминтерне, где ты будешь участвовать в международной революции».

Нет ничего привлекательнее двойной жизни. С 1932 по 1938 год под прикрытием различных органов печати, в том числе и правых, Артур Кестлер – там, где надо быть. В СССР, где он видит украинский Голодомор и заводит друзей, некоторые из которых познали тюрьму; несколько лет спустя, Кестлер использует их рассказы при редактировании Слепящей тьмы. Он видит плачевное состояние страны; как и Гроссман, он все понимает, но ничего не говорит. В 1933 году, Возвращение из СССР Андре Жида его искренне возмущает. « Какой скандал! … Я считал, что он судил по нынешней ситуации, вместо того, чтобы судить в исторической перспективе».

Арестован в Испании (1938), где  он сумел проникнуть в самое сердце штаба Франко как журналист, приговорен к смертной казни, освобожден… Артур Кестлер теряет веру. «Раньше, все это было абстракцией… но я увидел. Внутри меня все было кончено, потому что я впервые оказался лицом к лицу с этой ужасной реальностью. Я больше не мог верить, что цель оправдывает средства. Любые средства. Теперь я думаю, что цель оправдывает средства только в очень, очень ограниченных рамках».

Свастика на поднятом флаге в московском аэропорту (1939 год,  фотография тщательно скрыта цензурой) по случаю возвращения Риббентропа в Германию после подписания германо-советского пакта, а также шок от событий в Будапеште (1956 ) и Праге (1968) окончательно утверждают разрыв Кестлера с Партией. В Земных подонках, он описывает  отчаяние заключенных коммунистов лагеря: «…Совсем заброшены, они шатались под только что нанесенным ударом, отчаянно искали объяснения. Партийные газеты перестали существовать, а отфильтрованные « сверху » лозунги были непонятны… Мессианская вера, которой они посвятили лучшие годы своей жизни, оказалась обманом, а сами они были оскорблены, избиты и заключены ни за что… Они закрыли глаза, как их учили и снова погрузились в глубины абсолютной, неопровержимой и слепой веры».

Слепящая тьма могла бы стать историей и самого Артура Кестлера, если бы он жил в Советском Союзе. Это – история тех безымянных тысяч, чьи голоса на протяжении долгих десятилетий ни разу не прозвучали на Западе …или даже нашей собственной историей, если бы мы поверили в ложь коммунизма.

«Я только что перечел свою книгу», – пишет Артур Кестлер. «Политические диалоги напоминают мне дневник, отражающий продвижение паломника к внутренней свободе».

Талантливо написана, Слепящая тьма понятна каждому. Она описывает отношения обвиняемого и обвинителя (бывшего товарища по партии или homo sovieticus без буржуазного прошлого), загадку признаний без пыток во имя революционного идеала, отношения между заключенными…

«Дверь камеры, лязгнув, захлопнулась. Рубашов привалился к двери спиной…»

                                                                               Марина Горбова,Париж,март 2020

  contact:marina.gorboff@gmail.com

После моей смерти этот блог будет оцифрован и доступен на сайте городской библиотеки Дижона в рамках Фонда "Gorboff":

patrimoine.bm-dijon.fr/pleade/subset.html?name=sub-fonds