ПЕРЕВОД С ФРАНЦУЗСКОГО
TRADUIT DU FRANCAIS : gorboffmemoires.wordpress.com.André Volkonsky l’Italien, 09/08/2018
Андрей Волконский умер десять лет назад, 16 сентября 2008 года. Он любил воспоминания о путешествиях, писал их сам. Я бы не смогла написать этот текст, будь он еще жив. «Ты забыла Неаполь, Урбино, Лукку и Этну…», – сказал бы он, – «…и фрески Сант-Анджело в Формисе…», и т.д. и т.д.
(…) Мы начали путешествовать по Италии в 1980 году: я тогда жила на улице д’Ассас. Однажды вечером он позвонил мне из Витербо: «Приезжай…,арендуй машину в Пизе ». Я нашла его расстроенным. Мы посетили Тусканию, (я тайно праздновала свой день рождения в отеле Al Gallo, думая, что не могла бы найти лучшего места и лучшей компании), почти заброшенные этрусские гробницы Тарквинии, Монтепульчано, где производят великолепное вино, которое в ту пору еще подавали бокалами в кафе и которое мы распивали до поздней ночи… Эта поездка скрепила нашу дружбу, до тех пор поверхностную и хаотичную. Мы подолгу говорили обо всем: о его детстве, о Москве, о музыке, об эмиграции, о его жизни в СССР… «Я никогда не оставлю тебя, – говорил Андрей, – я всегда буду твоим старым другом». Двадцать лет спустя он еще посылал мне факсы, подписываясь «твой старый друг», а Мария Мартинез, которая часто с ним виделась в то последнее лето 2008 года, мне сказала, что накануне важного медицинского осмотра Андрей еще с удовольствием вспоминал о Тарквинии.
(…) Не помню, в эту ли поездку мы оказались в Риме и ночевали в маленьком отеле рядом с Виллой Адриана. Мы были единственными клиентами с парой пожилых немцев, в окно спальни пробивались ветви дерева. Андрей обладал истинным даром рассказчика, к тому же рассказывал совершенно необыкновенные вещи, такие, в которые трудно было поверить: о том, как его отец выиграл в карты свою первую жену, княгиню Белоссельскую-Белозерскую, и как в Гражданскую войну один из его друзей застрелил ее во время оргии, где она танцевала голой; как его двоюродная сестра Лизетта, любящая животных, пыталась реанимировать дыханием рот в рот мышь, упавшую в суп; как в пансионате для русских эмигрантов какая-то русская дама (худая, вечно с мундштуком во рту) осадила православного священника: «Ну что, Вы действительно верите в Вашего Бога?»; как, чтобы покинуть СССР, Андрей уже почти было обменял свой паспорт на паспорт однофамильца, француза Андрея Волконского, но в последний момент испугался; как он путешествовал, всегда трезвым, по средневековому, неподвластному коммунизму, Дагестану, земле мужской дружбы, где писал музыку; он тогда купил двух лошадей, и вспоминал, как женщины обменивали свои драгоценности на шариковые ручки… я тысячу раз слышала эти, вероятно несколько приукрашенные – но разве это важно? – рассказы, и мне достаточно было бы вновь услышать его голос, чтобы вспомнить и многие другие.
(…) Ho vissuto tre anni a Firenze ( «Я прожил три года во Флоренции») … Сколько раз я слышала эту фразу! После Кри, Андрей исполнил свою мечту и снял квартиру во Флоренции. От вокзала,трамвай 14 B (quattordici B) довозил меня до пригорода, где Андрей арендовал первый этаж прекрасного особняка XVI века, а позже – комнату в ветхом доме госпожи Каприви, правнучки немецкого канцлера и крайне-левой активистки, что, как можно догадаться, не способствовало налаживанию их отношений.
Первые путешествия, большие и маленькие : Апулия, октябрь 1981 года: на берегу моря, словно на краю света, чудесная церковь Трани; Бриндизи, где мы присвоили четыре звезды гостиничному бару с римскими колоннами не помню, какого, отеля и с трудом нашли в изуродованном пригороде часовню Санта-Мария-дель-Касале с прекрасным цветочными фресками : телевизионная группа их освещала и дала нам разрешение войти в церковь; ужасный промышленный порт Таранто, где в поисках сигарет поздно ночью Андрей поскользнулся и упал на левое плечо, боясь что больше не сможет играть; маленькие траттории и плохие гостиницы; проводники, предлагающие нам бесплатно показать дорогу к далеким часовням, подсаживающиеся к нам в машину («Дай мне свою сумку», – сказал мне Андрей по-русски, в то время как мы говорили между собой только по-французски); Мандурия, где управляющий отелем принес мне апельсин, торжественно объявив: E como una fragola ! (он как клубника!) – эта фраза стала для нас своеобразным кодом; и, наконец, Матера – заброшенный троглодитский город, где мы долго гуляли совершенно одни ( это было еще до того, как он был объявлен Всемирным наследием ЮНЕСКО), и где, в 1964 году, Пазолини снимал сцены «Евангелия от Матфея»
Сицилия, 1983 год. Пасха: в маленькой деревушке жители разыгрывали Страсти в весьма «голливудской» постановке; едва сойдя с креста, Благоразумный Разбойник бежал в кафе пить граппу с друзьями. Палермо, где мы ели в необыкновенном рыбном ресторане, описанном гидом как «любимая столовая мафии», на выходе из которого на меня напали; дальний пригород города,где,посреди улицы,прямо из котла продавали мало аппетитные потроха, и где подошел к нам священник, советующий нам не задерживаться; и, наконец, Вилла Палагония и столь красивая Ното…
Андрей Волконский,Урбино, Архив М.М. Горбовой(c)Я быстро поняла, что нет смысла возражать Андрею при выборе достопримечателности или дороги, по которой нужно ехать, что предлагать что-либо – лучший способ никогда туда не попасть, и что, когда он мне говорил : «Я хочу тебе показать Орвието», это потому что ему хотелось снова увидеть фрески Синьорелли… Окружённый сигаретами, путеводителями и картами, Андрей сидел в машине и указывал путь, ошибался, никогда не признавая того, тщательно изучал второстепенные дороги… «Куда теперь?», – спрашивала я, порой спокойно, порой скрывая раздражение. Моя внешняя пассивность была в значительной степени компенсирована огромной привилегией путешествовать с человеком, значительно превосходящим меня в знании искусства: Андрей увлекался Возрождением, он прочел все книги, знал, где, в самых затерянных деревнях, находились работы архитекторов, керамистов и художников. Джорджоне, Перуджино, Магнаско («Ах, Магнаско из Палаццо Бьянко!»), Беккафуми, Пармиджано и Бассано-дель-Граппа были тогда его любимыми художниками. Так же как и со своими друзьями в музыкальной области, он делился со мной своими интересами и увлечениями, и я бесконечно благодарна ему за то, что он открыл мне мир, который без него я никогда не узнала бы.
(…) В то время, когда мы начали вместе путешествовать, Андрей еще не получил грант Фонда Беляева, благодаря которому он смог избежать нужды. Он копил деньги, чтобы купить клавесин и время от времени ездить в Италию. Но за исключением нескольких обедов, которыми, чтобы сохранить достоинство, я его угощала, мне было невозможно идти в ногу с его расходами. Однако между нами было условлено, что, чтобы не портить себе удовольствие, я не должна знать стоимость оплаченных вещей. Кто еще так путешествовал? За всю эту несравненную щедрость – душевную – я ему благодарна. И хоть Андрей порой жаловался на то, что ему часто приходится платить за своих друзей, он не принял моего приглашения в путешествие, когда, внезапно (и временно) разбогатев, я поспешила пригласить его в Венецию или Рапалло, по стопам Вагнера.
Одним из лучших воспоминаний этих времен относительной бедости было идеальное пребывание в гостинице Вилла Чиприани в Азоло, в регионе Венето. Комната, вид на холмы и белая вилла на сваях вдали, дружелюбный, но сдержанный метрдотель, красиво поданная изысканная кухня… мы только уехали как нам захотелось вернуться. Андрей позвонил, забронировал номер, но денег не хватало и, не отменив бронь, мы так и не вернулись в отель Чиприани. Спустя годы мы еще боролись с искушением снова туда поехать, боясь разочарования.
Тогда еще не было мобильных телефонов, фотоаппараты были дороги, а кредитные карты едва появлялись. Я помню, как Андрею пришлось быстро съездить из Милана в Швейцарию, чтобы снять деньги в своем банке; с едва достаточно денег, чтобы купить себе хоть один tremezzino, я в то время посещала Ла Брера и, на платформе вокзала, искала его, склонившись над дверью поезда, который останавливался всего на две минуты. «Сегодня мы так больше не смогли», – с какой-то ностальгической гордостью говорил Андрей. Мы были молоды, свободны, пылки, посещали Мантуову и Саббионету, виллы Палладио, каролингские церкви Фриуля, Феррару, Урбино, Аббруцци, Апулию и Сицилию, выпивая порой без меры. В Палермо, в отеле Dei Due Palme, любимым Вагнером; в Агридженто, где, после особенно хорошего обеда, нам пришлось остановить машину и лечь под дерево, кажется, яблоню…; в Калтаниссетты, «цитадель мафиози», где Андрей провел ночь, распивая виски с местными молодыми людьми…
Везде, где бы мы ни бывали, мы покупали открытки. Время от времени Андрей звонил мне в Париж: «Я смотрю на ‘картолину’ (открытку) Капрароля; помнишь…? ». У него была необыкновенная память на места, меню, рестораны и, двадцать лет после первого пребывания в Пизе, он еще говорил: «Неужели ты не помнишь, мы там ели orecchiette con cime di rapa, пили такое-то вино, и официант нам сказал »… Я, конечно, не помнила, и он немного злился; с возрастом память о путешествиях возвращалась, и мне часто приходилось идти на уловки, чтобы избежать слишком тягостных воспоминаний.
«Как ты путешествовала с Андреем?» спрашивали меня его друзья, возвращаясь из Ментона, где мы его похоронили. Поначалу он посещал музеи (был в Уффици, но ни разу не был в Лувре); когда ему стало трудно передвигаться и пришлось опираться на трость – il bastone – он ждал меня в кафе с бокалом Кампари или пива. Затем наступал особенно мучительный момент – поиск отеля на ночь (наши последние поездки в Италию, Швейцарию, Бельгию, Голландию). Андрей внимательно изучал разные путеводители: при гостинице обязательно должен был быть хороший ресторан, лифт, химчистка, парк, а также близлежащий поселок, где выпить или купить сигарет, а главное – никаких семинаров и бассейнов! Номер должен был быть просторным, тихим, обязательно с небольшой гостиной и мини-баром, с видом на деревья… Порой, не успев приехать, мы разворачивались, завидев двор, переполненный машинами: « Тфу, опять бизнесмены!» Поиски превращались в настоящий кошмар, когда, с приближением ночи, мы так и не находили ни одной достойной гостиницы. Андрей тогда становился таким невыносимым, каким он мог быть.
Наконец устроившись, он успокаивался. Наступали сумерки – «синий час», говорят французы -, а с ним и ритуал распития тщательно выбранного вина. Присутствие опытного официанта или милой официантки играло важную роль в этот момент наступления ночи. Помню отель в Швейцарии, Fletschhorn, где мы остановились на неделю. В зависимости от обстоятельств, официант нам рекомендовал то или иное вино: одно, «идеальное в ожидании дамы» (Андрея раздражало, когда я задерживалась в джакузи или сауне, он говорил: «Я никогда не моюсь, моются только грязные люди »…); другое — для дегустации старого швейцарского сыра; третье – не помню, для чего еще… Мы были настолько хорошими клиентами, что в день отъезда сам хозяин пригласил нас на кухню и угостил великолепным вином. «I am just a gigolo… I like tomatoes…potatoes…», – распевали мы, подражая Элле Фицджеральд и Луису Армстронгу… По дороге в Зас-Фе, мы чуть не перевернулись.
Последние годы Андрей хотел видеть деревья: «Мои друзья деревья» – говорил он с оттенком сентиментальности, повидаться с тем или иным другом, вернутся в любимое место… «Я хочу попрощаться со своей кузиной, с моим другом Рафаэлло, еще раз увидеть Пармский баптистерий»… Сидя вечером перед горным пейзажем, мы следили за удлиняющимися тенями деревьев, наблюдали полет ласточек, говорили о жизни, о наших романах, о встречах, о Западе, о России; делились впечатлениями от прочитанных книг, иногда переводили стихи («моча мерина» Есенина немало нас насмешила),придумывали новые слова, названия блюд (« филе мозговины, офазаненное зернистой осетровой икрой с поджаренными краями»). «Мы – старая пара, – часто говорил Андрей, – Какое счастье, что со мной ты».
Марина Горбова, Париж,1980г.,Архив М.М. Горбовой(c)« Я господин Вол-кон-ский » диктовал он консьержу гостиницы, тайком наблюдающему незаурядного клиента; даже в брюках швейцарского почтальона которых он носил годами, Андрей выглядел великолепно. Некоторые служащие узнавали бывшего клиента, что всегда доставляло ему удовольствие. С возрастом он постепенно потерял свою эффектную внешность, и бдительный взгляд персонала обнаруживал губительное действие алкоголя. Я опекала « хилого старика » и любила его непривлекательность.
Я не помню ни раза, когда Андрей выставлял бы напоказ свой княжеской титул. Он неодобрительно отнесся к тому, что Петя написал на своих визитных карточках «князь Волконский». «Это как Нобелевская премия, – говорил Андрей, – тебе ее присваивают, и все. Титул князя нужно еще заслужить»; и добавлял: «На мне все это закончится». Он не читал «Войну и мир», и никогда не бывал в доме Пушкина в Петербурге, некогда принадлежавший Волконским, но однажды представился своим титулом в Риме, в британском посольстве, ранее принадлежавшем его семье. Его княжеское происхождение впечатляло его многочисленных поклонниц и некоторых друзей, но между нами об этом никогда не упоминалось. Это не имело значения ни для него, ни для меня – я прежде всего видела в нем друга.
В1987 году он поселился в Экс-ан-Провансе, рядом со своими друзьями Мартинез: «Я не переезжал, пока думал, что сделаю карьеру на Западе».
90-90 е: Швейцария, Италия, Бельгия, Голландия… эти путешествия были прекрасными, может быть самыми лучшими, потому что, как любил говорить Андрей, мы действительно стали «старой парой»… «Мы больше никогда не поссоримся, – говорили мы – Это позади».
« Господину и Госпоже Марина Волкомски и Горбофф»: нас очень позабавило это новогоднее поздравление.
Швейцария. Андрей ждал меня в привокзальном буфете – мы шли арендовать машину в ‘mein’ Hertz: « Возьмем кабриолет?»… Венген: поезд на зубчатых колёсах довозил нас до горных вершин, где мы ели ‘рёшти’ – я любовалась сельской архитектурой и знакомилась с мирным бытом крестьян; расписные дома Граубюндена, где мы спали под огромными пуховиками; гостиница Chasa del Capol, которой управлял музыкант, ресторан под навесом деревьев и близкое дыхание лошадей… Sono felice, sono felice .. («Я счастлив, я счастлив»), – всем, даже официанту, говорил Андрей; гостиница Victoria в Глионе, где «ничто не портило вида», а еда была такой вкусной; отель De la Cascade (дорогой и переполненный японцами) рядом с не помню, каким, озером, – он нам не понравился; в Юре отель Les Rasses, где Андрей часто останавливался один и где из года в год вел беседы со старой мадемуазель Лепети, которая когда-то жила в России; и, наконец, то, что стало нашим лучшим воспоминанием: этот отель в швейцарской глуши, куда на великолепном американском автомобиле пятидесятых годов приехали две женщины неопределенного возраста. В плиссированных платьях и носочках, они прошли мимо нас, как видение и расположились в привативном салоне. Мы рисовали всевозможные сценарии и Андрей долго упрекал меня в том, что я их не сфотографировала.
В 1996 году ему сделали операцию по удалению катаракты и, чтобы отпраздновать вновь обретенное зрение, он пригласил меня в Белладжио на озере Комо. «Путеводитель по лучшим отелям Италии» постоянно лежал на его ночном столике. Он забронировал номер в Grand Hôtel Serbelloni,но там нас ждало разочарование: все время шел дождь, и, о ужас! в отель ворвалась компания шумных и развязанных молодых людей, снимавших рекламный ролик для Мартини. Экстравагантно одетые худосочные особы или, наоборот, толстые женщины, словно из фильмов Феллини, расположились в вестибюле и у бассейна в ожидании малейшего луча солнца… «Уедем»,- говорила я, но советское прошлое внушило Андрею неконтролируемый страх перед малейшим проявлением власти, и, так как номер был забронирован на неделю, он не осмелился преждевременно попросить счет. Белладжио тем не менее остался хорошим воспоминанием благодаря прекрасной и мало известной Villa del Balbianello, которую мы случайно обнаружили в солнечных лучах сквозь туманную дымку. Я храню несколько снимков, которыми Андрей гордился, как своими собственными.
Андрей Волконский, Швейцария, Архив М.М. Горбовой(с)
Было еще Буссето, где мы остановились на дороге перед тремя злыми неподвижными черными собаками, перед которыми мы повернули назад. Еще помню, как при закрытом ресторане, хозяйка, видя наше разочарование, провела нас через залы, где сушились скатерти, и угостила нас на кухне необыкновенными gnocchi ; помню столь красивый регион Ланге и вино Арнеис, которое, вернувшесь домой, мы безуспешно искали во всех винных магазинах Экса и Парижа; помню Кортону нашу последнюю поездку в Италию (2003 г.), где Андрею стало плохо. Любезный хозяин гостиницы подал нам легкий ужин в небольшой гостиной, примыкающей к спальне, и мы наслаждались этим моментом счастья, где все, от молоденькой официантки, огня в камине, белоснежной скатерти, вкуснейших каперсов на длинных стеблях… до ощущения того, что, едва избежав смерти, мы как -то вне мира … все было абсолютно идеально. Мы давно нашли, как определять Италию: она была нашим «противоядием».(…)
В то время еще пользовались факсом и, поклонник этого устройства, которым все гостиницы были оснащены, Андрей его установил у себя дома. Я до сих пор храню некоторые сообщения, всегда весьма лаконичные: «Пью Арнеис рядом с отелем », «Оставить ноготь, чтобы чесать усы», «Дождь в моем сердце, дождь в Туне и в Париже ». Каждый факс от него был настоящим событием, поскольку Андрей не только никогда не писал писем, но и был просто неспособен хотя бы сходить на почту. Он редко открывал письма, дома росла стопка кoнвертов из налоговой службы, штрафов и штрафов за неуплату штрафов, и прочих уведомлений… Он панически боялся администрации, напоминающей ему советские «органы» и, даже с посторонней помощью, был не в состоянии заполнить бланк заказного письма или формуляр для продления вида на жительство. Когда действие последнего истекло, Андрей забеспокоился, но шаги, предпринятые его друзьями, ни к чему не привели. Это положение тайно его удовлетваряло: ни русский, ни швейцарец, ни француз, он становился настоящим апатридом и, как «лицо без документов», мог, «как араб», в любой момент быть арестован и выслан из Франции, но в какую страну?… Это существование на грани небытия было отражением его жизни.
Итак, без документов по оба берега Женевского озера и после госпитализации в Швейцарии с переломом таза, встревоженный Андрей сел на паром для переправы во Францию; объехав озеро на машине, я ждала его в Эвиане. Сами таможенники помогли ему спуститься с парома: ни у кого не возникло мысли потребовать документы у столь почтенного пожилого мужчины с тросточкой. Андрею было 70 лет.
Твой старый друг … После моей смерти этот блог будет оцифрован и доступен на сайте городской библиотеки Дижона в рамках Фонда "Gorboff": patrimoine.bm-dijon.fr/pleade/subset.html?name=sub-fonds
gorboffmemoires 